Корова - Страница 12

К оглавлению

– Ну всё, отлеталась! – победно констатировал Никодимов.

– Наконец-то! – вздохнула Зинаида Олеговна.

– А почему именно в мою чашку? – растерянно заверещала я.

– Так это ж тоже мясо, Натаха! – обнадёжил Паша. – Диетическое!

– Дура ты, дура, – ругал муху Нартов. – Куда же ты в кипяток-то?

– А мне… мне её жалко, – виновато призналась Машенька.

– А нам нет, – пожали плечами мужчины.

Муха плавала в моей чашке, распластав крылышки и беспомощно перебирая лапками. Я поддела её ложечкой и выложила на клочок газеты. Вид у мухи был жёванный и помятый. Короче говоря, несчастный был вид. Причём настолько несчастный, что рука не поднималась её прихлопнуть. У меня, во всяком случае, хотя Паша уже было собрался лишить её жизни.

– Не сейчас, – остановил Нартов его занесённую для контрольного удара руку с толстенным журналом записи протоколов планёрок.

– Почему?

– Когда враг повержен, его не добивают.

– Бедненькая! – всхлипнула стопроцентно женская, без посторонних грубых вкраплений душа Машеньки.

– Надо подождать, когда она оклемается, – предложил Владимир Богданович. – А то в самом деле как-то нехорошо.

– Надо её на подоконник положить, – предложила Зинаида.

– Ага, а если простудится?

– С чего ей простудиться? У неё же нет органов дыхания.

– Как нет? А что же у неё есть?

Все стали вспоминать из школьного курса зоологии, есть ли у мухи лёгкие.

– По-моему, у неё только трахеи есть, – неуверенно сказал Паша.

– Трахеи тоже застудить можно. Я вот позапрошлым летом на рыбалке…

– Да тише, Илья Алексеевич. Она шевелится.

– Агонизирует.

– Ах!

– Не агонизирует, а конвульсирует.

– Тьфу ты! Дай-ка я её шмякну…

– Не дам! – решительно заявила я. – Она в мой чай спикировала, мне и решать, что теперь с ней делать.

– Да пусть она спокойно лежит, – махнул рукой на муху Владимир Богданович. – Главное, что не жужжит.

Муха всё так же лежала на гигроскопичной газетной бумаге, раскинув лапки в разные стороны, и вяло ворочала своими фасеточными, огромными по отношению к маленькому туловищу, глазами. Крылья её беспомощно висели, как уши спаниеля. Она даже пыталась встать, но каждый раз лапы её разъезжались в разные стороны.

Стихийное собрание техотдела судорожно постановило перенести муху на освещённый солнцем подоконник, предварительно закрыв фрамугу. Муху перенесли всем коллективом на развороте журнала выговоров за непосещение планёрок. Машенька выкроила ей миниатюрную перинку из кусочка марли для скорейшего высыхания, а Зинаида Олеговна пожертвовала мухе кусочек ваты в качестве одеяла. Все стали ходить исключительно на цыпочках и общаться шёпотом, словно в больничной палате, где болеет кто-то очень важный и дорогой для нас. Паша стал шёпотом спорить с Нартовым о длительности жизни мух, и они даже влезли во Всемирную Паутину, которая милостиво выдала им море информации обо всех насекомых. Когда Паша делал распечатку с Интернета, Нартов убирал в шкаф рулоны ватмана, сброшенные с освобождённого для мухи подоконника, а остальные внимательно смотрели на разворот журнала какого-то серьёзного учёта, опять зашёл начальник Завода и остался весьма доволен увиденным:

– Тэк-с, ну я вижу, работа кипит. Похвально, ей-богу похвально! А то кругом одно зубоскальство и битьё баклуш на рабочем месте. Кстати, где у вас журнал по учёту…

– Под мухой, – дружным хором ответили мы.

– Хм, странно. Журнал и «под мухой»? Очень странно. Ну ладно, работайте, не буду вам мешать.

Когда начальник вышел, Паша стал нас просвещать из интернетской распечатки, которая получилась длиннее шторы:

– А вы знаете, что за лето успевает прожить от пяти до десяти поколений мух?

– Сколько же она живёт? – изумилась Зинаида Олеговна.

– Около месяца или что-то вроде того, – прикинул в уме Владимир Богданович.

– А вот в Индии, – продолжал энтомологический ликбез Паша, – есть такая секта, в которой самым страшным преступлением считается раздавить какое-нибудь насекомое. Даже нечаянно. Они со специальными метёлочками ходят и тщательно подметают всё, на что собираются наступить, сесть или лечь, чтобы ненароком не раздавить какого-нибудь паучка или червячка… Господи, как они с бабами-то спать ложатся?

– Как-как, с метёлкой! – захохотал Нартов. – Паша, где ты видел сектантов, которые с бабами это самое? Ты сам подумай, до того ли им, если надо каждый свой шаг тщательно вымести? Прямо скажем, не до баловства…

– Мужчины, прекратите скабрезничать! – возмутилась Машенька. – Павел Александрович, Вы лучше найдите сведения о том, что делать с мухой, побывавшей в кипятке.

– Да, что-нибудь по существу, – поддержала её Зинаида Олеговна. – Чем её кормить-то?

– Не знаю. Про вареных мух ничего нет. А, вот: «Питается муха только жидкой пищей. Она растворяет твёрдую пищеварительными соками, а потом втягивает её хоботком».

– Я ж говорил, – подтвердил Нартов.

Мухе тут же налили на подоконнике лужицу сладкого чая и насыпали туда крошек от пирожных и печенья.

– Под нос ей, под нос сунь.

– А где тут у неё нос-то?

– Да не под нос! У неё органы вкуса на концах ног.

– Надо же!

Муха, заметив такой уход и заботу, благодарно зашевелилась и проползла какое-то расстояние, потом остановилась, отдышалась. Увидела песчинку сахара и съела её по всем правилам мушиного этикета: растворила и втянула хоботком. Мы так и застыли от счастья! Ожила! Каждый стал совать мухе какие-то сыпучие продукты. Зинаида Олеговна накрошила ей творожный сырок, Паша насыпал хлебных крошек, а Владимир Богданович капнул коньяку, который достал по такому случаю из сейфа. Муха помусолила творог, отыскала ещё кристаллик сахара, а вот через хлебные крошки равнодушно переползла. Зато припала к коньяку. Выпить всё не выпила, но зато сразу расправилась и приосанилась.