Корова - Страница 103

103

Но ходить отец так и не смог. Зато начал от скуки читать: других дел всё равно нет. Людмила стала ему книги из библиотеки носить да покупать журналы и газеты «для думающих», а не «для резвящихся», как отец обозначил. Вот тут-то и началась благодатная жизнь. Дома тихо, мирно, уютно. Ничего не разбито, нигде не нагажено, отцовы друзья не валяются, не матерятся, на ножах друг с другом не дерутся и о своих «подвигах» дурным голосом не орут. Друзья отца вообще как-то сразу забыли дружбу и исчезли. Выяснилось, что кроме посиделок вокруг бутылки их ничего не связывало: ни взаимная симпатия, ни общность интересов, ни духовная близость. Как только бутылка – главный компонент такой «дружбы» – исчезла из их компании, развалилась и сама компания. Даже не навестили ни разу, не поинтересовались, как идут дела у их бывшего собутыльника. Да это и к лучшему, потому что такие «друзья» на женский взгляд хуже врагов. Хотя, что может понимать женщина в сложных хитросплетениях сурьёзной мужеской дружбы?

Отец стал жену и дочь называть по имени, чего давно за ним не замечалось. То ли подействовало, что он при падении головой стукнулся, то ли чтение хорошей литературы повлияло. Так хорошо в доме стало, что даже хвастаться боязно: как бы не сглазить. У других-то такого рая не наблюдалось, разве только у соседей сверху мать умерла при очередном энцефалопатическом припадке. Дети её сначала облегчённо вздохнули, а потом старший сын-студент внезапно тоже запил, институт забросил и в бомжи подался. Наследственное.

Людмила купила отцу подержанную кресло-каталку, и стала гулять с ним в парке рядом с домом. Иные счастливые бабы с детьми и внуками так гуляют. В парке она всегда встречала красивую молодую женщину с детьми. Не местная. Откуда-то с юга: то ли армянка, то ли азербайджанка, а может и чеченка – кто их разберёт. Всегда хорошо одета: зимой то в одной шубе, то в другой, летом в длинных, красивых, по-восточному пёстрых платьях. Царица да и только! И звали её необычно – Аида. Вся такая гибкая, неспешная, с длинной чёрной косой и большими тёмными глазами. Взгляд такой спокойный, умиротворённый и, как ещё говорят, исполненный внутреннего достоинства. Сразу видно, что такая баба сама за мужиками бегать не будет и завоёвывать их любовь и внимание к себе любыми способами. Наши-то не такие, сравнивала про себя Людмила тех и этих. Наши вечно беспокойные, тревожные, неуверенные ни в себе, ни в завтрашнем дне. А уж меньше всего уверенные в своих сожителях, если таковые у кого имеются. Смотрят на них с одинаковым для всех выражением: «горе ты моё луковое» или «наше чудо в перьях». А гори и чуды словно специально делают всё возможное, чтобы и дальше поддерживать этот имидж в женских глазах. Так проще жить, должно быть? Всё время у этих горь и чуд что-то да заплетается: то язык, то ноги, то всё вместе взятое. Копии героев из рекламных роликов девяностых, на которых они и выросли: разухабистые и шумные в мужских компаниях, где непременно есть выпивка, и совершенно потерянные в семье, словно бы случайно там очутились и ищут любой повод, чтобы выбраться «из этого ада». Их бабы всё время с сумками, с авоськами в вечном поиске пропитания для семьи.

Другая крайность современных русских женщин – агрессивные пофигистки, считающие себя деловыми неизвестно в каком деле и презирающие хозяек авосек и «горь луковых» вместе с «чудами в перьях». Одеты всегда по-летнему даже в метель и мороз: то пупок торчит, то вся поясница открыта, то ноги во всю длину обнажены, то ещё какой-нибудь кусочек тела. Дабы поймать на него свой кусочек счастья и потом дико недоумевать, почему привязалось какое-то… горе луковое! Никак понять не могут, что на их тщательно продуманную игру «мне всё пофиг» и «мне никто не нужен» именно такие лучше всего и нерестятся. А может, не всё им так уж и по фиг? Может, не всё так и безнадежно?..

А эта Аида плевать хотела и на самодостаточность, и на деловитость, впрочем, как и на авоськи тоже. Зачем бабе это про себя выдумывать, если она любима и счастлива? Такая молодая, а уже с четырьмя детьми! Один в коляске, а трое идут рядом. Все ухоженные и спокойные, как и мать. Людмила ей в какой-то степени завидовала белой завистью. Иногда видела, как встречал Аиду с прогулки её муж. Именно муж, а не вольный какой трахаль, который до пенсии не готов стать мужем, а уж тем более отцом. Всегда трезвый и серьёзный такой мужчина: сразу видно, что всё в семье на нём держится. Не на словах, а на деле. Хотя Людмилины подруги считают, не дай бог связаться с мужиком, на котором всё будет держаться. Якобы такие мужчины склонны демонстрировать жене своё превосходство и при каждом случае даже в присутствии посторонних опускают её ниже плинтуса. Но Аида не была похожа на ту, которую делают ниже плинтуса, тем более при посторонних. Чувствовалось, что она в своём муже уверена и так же уверена в завтрашнем дне.

Самой Людмиле-то уже под сорок – возраст для женщины в России очень непростой. Так-то ничего ужасного, но исторически сложилось, что в этом возрасте русская баба уже считается старухой, а её ровесники мужчины и вовсе куда-то выпадают из жизни по «уважительным» с их точки зрения причинам. Русские бабы и в самом деле раньше быстро старели от ежегодных родов, таскания воды с колодца, работы в поле и прочих «прелестей» бабьей жизни, которыми так восхищался поэт Некрасов. Тот каторжный быт местами уже канул в Лету к радости самих баб и к сожалению многих поклонников того женского образа, который и в огонь войдёт, и коня на скаку затормозит, и совершит ещё чего-нибудь этакое брутальное, чтобы сильному полу было на что лениво поглазеть с завалинки под лузганье семечек и бурное обсуждение. Но генетическая память, что при такой эксплуатации женщина быстро превращается в развалину годам к тридцати, осталась. Хотя и сейчас можно встретить такие объявления о знакомстве: «Ищу энергичную женщину. Кратко о себе: десять гектаров огорода, два сарая, три коровы, четыре козы, пять поросят…». Многие нуждаются не в жёнах и даже не в возлюбленных, а в работницах и добытчицах. Поэтому двадцатилетняя девка в таком климате уже на выданье, а для тех, «которым за…», надежд на личное счастье остаётся всё меньше и меньше.

103