Корова - Страница 18

Не только Жуковке, но и другим населённым пунктам что-то перепадает. Хотя именно Жуковка особо богата на события в отношении визитов инопланетян. Ещё после Перестройки туда повадились наведываться пришельцы из других галактик. Но то время было такое, когда пришельцев этих буквально в сачок ловили повсюду. Это потом они чего-то повернулись к Земле задом. Но вот Жуковку не забыли.

В этот год тоже обещались быть. Предварительно повсюду наклеили оповещающую рекламу, что в такой-то день и час ждите супчика с другой планеты. А ждать у нас любят, особенно если никаких других дел нет. Реклама такая добротная, яркая, на хорошей бумаге. Всё здание бывшего Дома Культуры и магазин облепили, как больных горчичниками, все столбы. С одного плаката чопорно смотрит такой холёный инопланетянин в галстуке бабочкой и почти человеческим лицом. Под лицом написано: «То, что нам нужно!». Кому нужно? Инопланетянам или землянам? Чёрт его знает. Так напишут, что и не поймёшь, как всё это понять. Кто-то из хулиганских побуждений от руки приписал поверх этого размашистыми буквами нехитрые стишки:

Проголосуйте за меня!
Я вам добавлю два рубля
К вашим пенсиям-окладам —
Что ещё для счастья надо?

Тут же рядом на столбе наклеен уже другой плакат, где изображён этот же товарищ с клеймом на рту «Он вам врёт!». Имеются так же плакаты, где на клейме написано «Он нам врёт!». Опять-таки непонятки с этими нам и вам. Но однозначно ясно, что у народа от такой взаимоисключающей рекламы возникает только горькое сожаление по поводу неразумного расхода бумаги высочайшего качества. И кто там нам (или вам) врёт, и что там им (или нам, или вам) нужно? Кто его знает? Ну врёт, ну и что? Не впервой. И вообще, у землян одна правда, а у инопланетян – другая, так что правда землян для инопланетян – ложь. Для одних правдой жизни является колоссальная нищета, для других – колоссальное богатство. Одним надо хоть как-то до весны дотянуть на од-ной картошке, а другим надо к лету своё богатство хоть как-то промотать. А то деньги куда не сунешь, а они там уже есть и даже вываливаются. Вот и думай, к кому они обращаются с заявлениями, что это – «то, что нам нужно». Если это нужно им, то нам – вряд ли.

Об этом подумала зоотехник Ольга Капустина, когда увидела обклеенный инопланетной агитацией столб по пути с фермы. Она шла домой после суток работы. Домой идти не хотелось. Дома – вечно пьяные отец и муж Вовка при своих убогих оправданиях, что сегодня они имеют право, так как… да вот хотя бы ожидается приезд инопланетян. Они и вчера «имели право», потому что был День учителя. Учителей в семье никогда не было, зато отец очень любил всех учить, особливо, когда выпи-вал. Чем не учитель? Когда был трезв – а такой «казус» с ним случался раз в два-три года, – то молчал, как давший обет молчания монах. А уж как выпьет, так тут такой Макаренко в нём просыпался, что Министерство образования много потеряло в его лице. Загнал мать в могилу раньше времени, так «учил»: зарубил несколько лет тому назад спьяну кривой саблей деда, бывшего в годы боевой юности кавалеристом. Отсидел три года и был досрочно выпущен за примерное поведение. Ольга так и не поняла, что в тюрьме может считаться «примерным поведением», и какая сила могла заставить её отца вести себя примерно. Теперь же отец нашёл достойного ученика и партнёра для бесконечной игры взрослых мальчиков «Тюрьма – это круто!» в лице Ольгиного мужа Вовки. Лагерные замашки, блатные разговоры, тюремная логика – вот и вся игра. А так целыми днями горланят о том, что они – настоящие мужики, цари и боги этого мира, благодаря которым он и держится. И если Ольга придёт домой, то обязательно услышит в свой адрес, что она – дура-баба, вошь подкожная и никчемная тварь.

Отец на днях украл где-то мешок бобов и два кочана мороженной капусты. Теперь у него, по крайней мере, на ближайшие полгода появился повод хвалиться всем и каждому, что он – настоящий кормилец семьи, которой «только бы жрать и сидеть на его хребте». Теперь грызут с Вовкой под выпивку эти каменные бобы, а Ольге они и даром не нужны. Готовы помоями питаться и гордиться нетребовательностью к жизни, лишь бы не работать, хотя одному ещё пятьдесят лет, а другому – почти тридцать. Своими пьянками, болтовнёй и беспробудным бездельем надоели ей на три жизни вперёд, так что Ольга иногда ловила себя на ужасной мысли, что новое заключение или даже смерть кого-либо из них её бы совсем не огорчила. Она понимала, что это очень плохо, но врать самой себе уже не было сил.

Пятилетнего сына она ещё вчера отвела к прабабке в вечный тыл, а то дедушка грозился на практике объяснить внучку, чем СИЗО отличается от ШИЗО. Теперь вот раздумывала, где найти денег ещё на две недели жизни до зарплаты на ферме, если таковая, конечно же, случится. Директор совхоза зажигательно уговаривал потерпеть, обещая, что через два месяца соблаговолит-таки выплатить долги аж за прошлый год.

– Хорошо коровам, – усмехались бабы. – Коров обычно кормят, потому что их не уговоришь потерпеть до получки. Они или лягаться начнут и на рога поднимут, или просто умрут от бесчеловечного к себе отношения. А нас, дур, можно уговорить, взять за живое, усовестить. Ведь бабам постоянно за всё стыдно и совестно должно быть. Мужик спивается и безобразит – баба за него краснеть должна. Дом разваливается – и это на бабьей совести должно быть, что она не может улучшить условия проживания для своей семьи. Дети ходят оборванные – баба виновата, что не в состоянии купить им нормальную одежду. Вот наше начальство на этом и играет.