Корова - Страница 48

Но Григорий Захарович ничего этого не слышал, подтверждая лишний раз истину, что если любовь укоренится в сердце человека, ему не помогут никакие советы, никакие увещевания. Такая любовь нынче считается дивом дивным. Нынче люди чураются невинных наслаждений настолько, что спешат овладеть и безо всякой любви предметом желания в любых условиях. Глубоко обдуманные воззрения на любовь стали настолько несвойственны людям, а всё скабрезное и вульгарное в отношениях стало настолько привычным, что постепенно перекочевало в ранг нормы. А любящие не по этой «норме» теперь воспринимаются если не больными, то по меньшей мере странными людьми. Но Григорий Захарович любил и верил, что рано или поздно Элька заметит его пре-данность и оценит такую искренность.

И вот о нём вспомнили, его заметили тем погожим августовским вечером, когда мы уже доедали нартовский арбуз. Каролина Титановна – женщина нарядная настолько, словно хохлому кто-то додумался приукрасить ещё и жостовской росписью, так что глаз на ней не отдыхал, а уставал – пронеслась ярким пятном по всему корпусу здания администрации Завода к кабинету нормировщиков. Дабы доверить Григорию Захаровичу свою беду. Вдруг обнаружилось, что Элечка… что она как бы совершенно случайно… уже пошёл третий месяц… что… Что-о?!

– Каролина Титановна, да что ж Вы так меня пугаете? – в конце концов схватился за истерзанное сердце Григорий Захарович. – Что с Мануэлой Аркадьевной, что?

– Ой, горе! Ах, какой позор! Ихь-хихь-хихь, уу-у-у, – разразилась рыданиями несчастная Каролина Титановна.

Такой несчастной её ещё никто не видел, так что некоторые не сразу и узнали. Её фирменный «взгляд сапожника» утонул в потоке слёз, а на лице отпечатались адские муки совести. Из сбивчивых речей никто ничего не понял, кроме того, что в семействе Троегубовых произошло какое-то пренеприятное событие. Женщины, уловившие слова о третьем месяце, предположили, что кто-то там является беременным. Поскольку такого никак нельзя было заподозрить за товарищем Троегубовым, то вырисовывалась вполне реальная картина: беременна Элька. Допрыгалась-додрыгалась, доигралась.

– Мда-а, «иной имел мою Аглаю», – резюмировал Нартов, когда весть о странном припадке Каролины Титановны докатилась до техотдела.

– А может, эта сама Карлуша Титановая (так наша дерзкая молодёжь за глаза окрестила госпожу Троегубову) на сносях? Или любовница её мужа? А что? «Ему любовница положена по штату».

– Да чёрт их там разберёт, – пожимал плечами технолог Паша Клещ. – Не всё ли нам равно?

– Не думаю, что любовница, – выдвинула свою версию Эмма Сергеевна. – Не станет же она так убиваться из-за какой-то там любовницы мужа. Тем более он не вчера погуливать начал, а ещё при советской власти.

– Вот-вот, – ворчала уборщица Антонина Михайловна. – Отец таскается, мать маникюр по два раза на дню меняет, а объяснить дочери важные моменты жизни некогда.

– Да что же вы такие поспешные выводы делаете! – смущённо возмущалась нормировщица Галина. – Ещё ничего не известно.

– А ты, Иорданова, не заступайся за любовь своего Мензуркина: тебе от этого легче не будет.

На следующий день версия о беременности юной дочери Троегубовых подтвердилась и дополнилась новыми пикантными подробностями. Оказалось, что Элька на сносях уже третий месяц и из-за какого-то там резус-фактора и неокрепшего юного организма не может сделать аборт. Но самым ужасным было то, что она не могла внятно назвать хотя бы предполагаемого отца будущего ребёнка. Помнила только, что «перепихнулась с каким-то козлом и гопником прямо в подъезде, когда была выпимши». Даже имени своего случайного партнёра, который тоже был «конкретно дунувши», не удосужилась узнать. «А на фига такие старорежимные формальности? Кайфово было, а что кайфово, то и правильно». Но не факт, что именно данный «вьюноша» послужил причиной её беременности, так как до этого её «полюбил» в каком-то туалете ещё один кавалер. Об этом она помнила только, что очень он ей понравился, потому что похож на какого-то голливудского артиста. Ищи-свищи его теперь по таким расплывчатым приметам!.. Но и опять-таки не факт, а незадолго до этого был ещё один инцидент на каком-то чердаке или, наоборот, в подвале, о котором Элька помнила только, что это была очень весёлая групповуха. «А чё такова-та? Бурная личная жизнь, какой завидовать нада!» – недоумевала Элечка. Нада-та надо, тем более, если о такой бурной личной жизни во всех глянцевых журналах теперь пишут, но семья-то Троегубовых ни какая-нибудь там, чтобы вот так опростоволоситься.

Товарищ Троегубов, как и положено знающему себе цену мужчине, во всём обвинил жену:

– Я-а!.. Тебе-э!.. Нашёл работу непыльную!.. Всю жизнь ничего тяжелее чашки кофе не поднимала, в то время как другие бабы каменщицами и асфальтоукладчицами работают!.. И вот ты-и-и!.. Прогляде-э-эла!.. Не усмотрела, не уследила!.. Кор-р-рова!

– А ты сволочщщь! – слабо защищалась Каролина Титановна. – И… и… Сам дурак!

Троегубов был преважный мужчина, считавший себя к тому же преумным человеком, и престрашно гневался, когда кто-нибудь считал иначе. Тогда нёсся по коридорам Управления его преужасный крик гнева, так что и до Завода долетало. А тут он заявился прямо на ксерокс и там отчитывал свою благоверную. Его бесило, что он узнал об этом самым последним. Особенно бесило, что он никогда не мог вообразить, чтобы дочь его могла позариться на какого-то гопника. ЕГО дочь, дочь не какого-нибудь там халдея, а Самого Троегубова!.. Вот где больше всего было молний и раскатов грома.