Корова - Страница 71

Каждому кажется, что он больше других имеет право тут ехать. Каждый делает вид, что он единственный одушевленный предмет в этом хаосе. Студенты возмущаются, что им не дают нормально доехать до дома после учёбы, едущие с работы негодуют, почему студенты не уехали днём, пенсионеры с тележками и рюкзаками традиционно вспоминают, как они голодали и терпели немыслимые лишения «ради этих вот засранцев». Все отвоёвывают себе жизненное пространство, чем только могут.

Самые живучие особи энергичней всех работают локтями, молотят и распихивают окружающих без учёта их возраста и пола. Нахрапистые и всклоченные, горластые и потные, они всем видом заявляют, что их так просто не сожрёшь. Смотришь на них и ужасаешься: вот что останется от русских людей, когда мы все неизбежно вымрем по жестоким законам зоологии, в которой выживает сильнейший и наглейший.

Отстаивание жизненного пространства показывает, что представления о нём у всех разные. Иной занимает весь диван и ему тесно, а кто-то может приютиться на пятой части сидения и уже счастлив. Лишь бы доехать до дома! То и дело слышны робкие просьбы или весьма грозные требования подвинуться, потесниться, убрать сумки и прочую поклажу с сидений, включая самого себя. Некоторые обладатели поклажи «включают дурачка» и даже не шевелятся на эти замечания, словно бы ничего не слышат. Другие косятся в сторону желающих сесть с такой свирепой враждебностью на лицах, как у стрельцов на известном полотне Сурикова, так что уже и сесть не захочешь рядом с таким взвинченным куском ненависти.

Ругань льётся ушатами, вёдрами, бочками. Звучат сложносоставные маты, когда образуются такие слова, о существовании которых многие и не догадывались! Глагол «осточертеть» соединяется с упоминанием женских половых органов, а банальное «ушлёпок» прирастает с обеих сторон матами на буквы «хэ» и «ё» и транслируется в сокрушительную конструкцию, которую не произнесёшь без предварительной тренировки или зайдёшься в мучительном кашле, вывихнув речевой аппарат. Ругань становится столь привычной, что никто на неё не реагирует, как организм после формирования иммунитета перестаёт испытывать дискомфорт при вторжении очередного вируса. Это раньше за одно только слово «негодяй» или обвинение во лжи могли вызвать на дуэль, потому что оскорбления были редкостью, за них убивали, они гремели громом среди ясного неба, так что все цепенели от ужаса и ждали приглашения секундантов. А теперь русские люди грязными словами не ругаются, они ими разговаривают. Ругательства потеряли смысл и вес, как бумажные деньги при инфляции, как женщины после тотальной мобилизации всех мужчин. Их так много, но они ничего не стоят, их никто не слушает в таком потоке брани, никто не воспринимает. Вот сцепились двое мужчин вполне приличного вида, один другого обзывает сукой, в ответ получает заявление, что он «сам проститутка». Они хотя бы понимают значение слов, которые произносят, хотя бы зрительно представляют себе то, о чём говорят? Вообще, упоминание древнейшей профессии здесь – одно из самых мягких и безобидных. На него всегда можно ответить: «Разве проститутки так живут? Разве они ездят на таком виде транспорта? Осподя, да кто ж нас купит? Тут самим надо приплачивать, чтоб хоть кто позарился! Вы оскорбляете проституцию сравнением с нами».

Вот обозвали шлюхой и сволочью тихую домашнюю женщину, которая сидит себе с краю, потупив взор, и никого не трогает. Таких оскорбляют чаще всего. А кого ж ещё? Чтобы придумать и создать условия для нормального проезда – дураков нет. Легче баб костерить. И приятней, надо заметить, потому что делают это с наслаждением. И сейчас обозвал её и сразу обрадовался какой-то невыразительный затюканный чудик, который перед этим словно бы долго высматривал, кого здесь можно приложить от души, чтобы не схлопотать по рогам. А тут такой подарок сидит, мечта проблемных мужчинок, затюканных властными мамами, вырвавшимися из-под их крыла годам к сорока-пятидесяти, да угодившими к такой же властной жене. Потому что дитё никогда без няньки не останется.

Тихая домашняя женщина всхлипнула, отчего мужчинка аж первый в жизни оргазм испытал, и вдруг позвала какого-то Колю. Оказалось, эта тихая домашняя приманка для таких вот болезных чудиков едет не одна, а с мужем, братом и парой их дружков, которые затаскивают в тамбур оконные рамы для дачи. Рослый плечистый Коля, судя по наколкам на шикарных волосатых лапах и выглядывающей из-под джемпера полосатой майке, отслужил в каких-то бандитских войсках. Он степенно переступает огромными ногами через наваленные уже в проходе груды тел и сумок, а чудик понимает, как ошибся. Совсем не умеет жертву искать. Надо было так лохануться! Остался без присмотра жены и мамы на пару часов и уже вляпался. Он-то размечтался, что женщины для того и существуют, чтобы было кому высказать всё, что накипело, наболело, а его так жестоко разочаровали. Ему сейчас засунут назад всё наболевшее, да ещё добавят своего от души. Улыбка восторга медленно сползает с его глупого лица, он умоляюще смотрит на оскорблённую им чужую жену: не погубите! Бедный чудик, так ведь инфаркт получить можно.

– Коля, вот этот… мужчина зачем-то обозвал меня сволочью и… и… неприличным словом.

– Каким? – уточняет Коля, неспешно закатывая рукава на джемпере чуть выше.

– Неприличным. На букву «ша», – сообщает жена. – Я не могу такое вслух произносить…

Тут уж полвагона ахнуло:

– Господи, женщина, как Вы сюда попали, с какой планеты?!

А Коля тем временам приступает к разделке жертвы, берёт двумя пальцами за шкирку «самого смелого» чудика, ставит перед собой, но всё равно приходится согнуться, чтобы голова того оказалась хотя бы на уровне его плеч.