Корова - Страница 70

Вот бежит пожилой мужчина с пунцовым от жары лицом и подскочившего, надо полагать, давления. Делает ещё пару скачков, но начинает шататься и сходит с дистанции. Присаживается на чей-то багаж на тележке, его пытаются согнать, но ему так плохо, что он не прочь лечь прямо на перрон. Бежит женщина на каблуках, и так часто ими стучит, словно у неё как минимум десять ног. Бежит старуха, у которой на тележке, груженной какими-то тюками, отвалилось колесо. Голая ось скребёт по асфальту и чуть ли не высекает искры. «Бежит солдат, бежит матрос, стреляет пулемёт…» – звучит в голове. Кто-то на ходу роняет коробки и оттуда, словно бы вырвавшись на долгожданную свободу, выскакивают и резво раскатываются с прискоком на все четыре стороны упругие апельсины. Единицы в замешательстве: бежать дальше или замедлить бег, дабы слямзить халявный цитрусовый? Но основная масса продолжает движение в строго заданном направлении. И рады бы остановиться, да инерция не даёт. Вот если б кто так рассыпал деньги…

Так же с «господами пассажирами» бегут их домашние питомцы, чтобы уехать в конце недели на природу, на свежий воздух, подальше от городских асфальтовых джунглей. Трусят мелкие собачонки, галопом скачут крупные. Мимо на бешенной скорости проносится огромная и, должно быть, очень умная овчарка, не реагирующая на обилие кошек и пьяных пассажиров. За ней поспевает её хозяин – согнувшийся под тяжестью двух чемоданов молодой человек, вращающий ногами в тазобедренных суставах, как можно вращать только руками в плечевых, и хрипло орёт:

– Дже-ек, фрахтуй сразу целое купе! Понял?

– В-ваф!

И никто не сомневается, что Джек способен зафрахтовать не только купе, но и целый вагон.

– Ничего себе дрессировочка! – завидует кто-то в толпе бегущих. – Мне бы такую собачку.

Такса на поводке испугано мечется под ногами, трогательно прокладывает путь своей хозяйке и смотрит на всех таким человеческими глазами, словно бы просит: «Ах, умоляю, не отдавите мне лапу!». Хочется взять её на руки, защитить от этого кошмара, но руки у всех заняты поклажей. Вот кошки и коты – другое дело. Это не собаки, которые согласны сопровождать ужасного человека в его странных и противоестественных для всего сущего приключениях. Эти же усато-полосатые ребята не станут участвовать в подобном массовом психозе. Они сразу вильнут своенравным хвостом и шмыгнут в ближайшую подворотню, поэтому хозяева кошачьих несут своих любимцев на руках. Одна женщина с пятью сумками в двух руках уже не бежит, а, скажем так, изображает бег. На груди у неё болтается в такт каждому прыжку, обхватив хозяйку крепко за шею лапами, белоснежная кошка. Хозяйка её запыхалась, даже плачет: «Всё, не… могу больше, ох! Умру щас, не… мо… гу…». Кошка с ужасом смотрит по сторонам на проносящиеся мимо красные и потные лица, прижимается к хозяйке, говорит ей на таком понятном кошачьем языке: «Не умирай! А как же я? Что я буду делать здесь посреди этих разъярённых людей?..». И хозяйка берёт себя в руки.

Рядом со мной бежит мальчик и на голове держит переноску с котом. Через зарешёченное окошечко на меня смотрят два круглых, мерцающих изумрудными искрами глаза разумного существа, словно бы хотят спросить: «Люди, что с вами сталось, человеки вы мои дорогие? Как же вы дошли до жизни такой?». Сразу становится как-то неловко и даже стыдно, хочется перейти на шаг, мол, я не имею никакого отношения к этому абсурду. Вообще перестаёшь понимать, ЧТО мы тут делаем! Сдаём тест на выживание – вот что, пожалуй, больше всего это напоминает. Воображение сразу рисует кого-нибудь из мудрых правителей, словно бы он наблюдает с некоего постамента за этой лихоманкой и величественно изрекает:

– Вот какой славный у нас народ! Самый живучий народ в мире! Мы-то думали, инфляцией его задавим, а тут ещё давить – не передавить.

Вот уже и наш поезд. Наш! Весь и без остатка! Вагоны начинают раскачиваться из стороны в сторону, когда первые отряды повстанцев врываются в них. У дверей сразу образуется по клубку то ли змей, то ли ещё чего ядовитого, и снова начинается выдавливание макаронной массы. Точнее, вдавливание. Люди сцепляются тележками, ящиками, досками, рвутся колготки, трещат пиджаки, летят пуговицы, льются проклятья и ругательства. Собаки лают, старухи то и дело поминают Бога и Сталина. Дети просто орут, раскрыв рот максимально широко.

В конце концов, весь клубок кое-как вдавливается внутрь вагона. Места заполняются так стремительно, как вода заполняет чрево безнадёжно тонущего корабля. Не прорвавшиеся через двери пропихивают свой багаж через открытые форточки, стараются попасть им на сиденье, и даже засовывают следом детей такого возраста, когда ребёнок ещё мал и может пролезть в форточку, но уже весьма сообразителен: рождённый ползать везде пролезет. Ребёнок быстро раскладывает на сиденьях вещички и всем громко заявляет, что здесь места уже заняты. Мало кто станет спорить с таким деловым карапузом, уже с детства усвоившим, что люди вовсе не братья друг другу.

Особенно много негодований возникает в отношении нынешней молодёжи, которая и пять минут не может прожить без никотина. Например, студенты кладут сумки на сиденья и тут же отправляются курить в тамбур. Хотя за время, что ждали поезд, можно было накуриться до отравления первой степени или даже до летального исхода. Посреди давки и войны за каждый клочок пространства в вагоне образуется полностью свободное купе! Естественно, его тут же занимают осатаневшие от долгих ожиданий и мучительного кросса граждане. Они его даже не занимают по своей воле, а их вдавливает туда какая-то сила. Студенты возвращаются, и начинается такой лай, что даже собаки делают удивлённые глаза.