– Чтоб ты охрипла там, курва ощипанная! – «благодарит» срывающийся от гнева голос.
– Чего вы на неё ругаетесь? Чем девушка-то виновата…
– Давай, ещё женись на этой «девушке»! Понасажали всюду электронных девушек, а порядку меньше, чем было при наших бабушках. Чтобы чего хорошего сделать, ни у кого башка не работает. Если где для людей что полезное и доброе делают, заранее знаешь, что это иностранцы придумали, немцы с японцами. А чтобы наши – не-е-ет! Наши могут только какую-нибудь пакость для людей соорудить, чтобы ещё паскудней жилось. А потом ещё и извинятся.
– Да ладно вам. У наших денежек нет, чтобы тратиться на такие глупости, как люди.
– Конечно, денюжков у них нетути! Концерты Евровидения устраивать, чтобы богатейшие страны ахнули – на это деньги есть. А чтобы чего сделать для своих смердов, которые эту роскошь нищетой и бесплатным трудом обеспечивают, не тут-то было. Скажут: «Тьфу на них, на быдло! Не достойны они нашенского высокого внимания».
– Не скажи. Если вдруг кажется, что родной стране нет до тебя никакого дела, то попробуй хоть раз не заплатить налоги…
– Во-во, им не заплати, так живо о тебе вспомнят!
Я уже никого не вижу, кругом люди, люди, люди. Не повернуться, не вздохнуть. Пойти «нарезать круги» уже невозможно: неподвижная толпа жёстко зафиксировала со всех сторон. Наступает безразличие и даже забытьё, как при гриппозном сне. Чтобы хоть чем-то себя занять, начинаю считать про себя: сколько насчитаю, столько лет ещё проживу. Дошла до двух тысяч. Нет, так не годится: пусть это будут месяцы… Или хотя бы кварталы? А чего не годится-то? В России столько и надо жить, чтобы чего-то дождаться. Тогда есть надежда дождаться не только поезд, но и нормальные условия жизни.
Небо оценило наши страдания и смилостивилось. Волшебный, невозможно вежливый голос сообщает, что «под посадку подаётся электропоезд до станции…» – и звучит название моего города! Я ему не верю, потому что такого счастья просто не может быть. Но голосу вторит табло! Как большое главное, так и маленькое над платформой! Толпа на вокзале резко дёрнулась, как робот, потом каждой своей клеткой растерянно подождала неизвестно чего несколько микросекунд, словно бы ещё сомневаясь, и вдруг разом снялась с места. И такая радость в сердцах образовалась, такое ликование, что… что и сравнить-то такое счастье не с чем.
Поток людей несёт меня с собой, как щепку, и никому отдельные сомнения «да не может же быть, чтобы она (электричка) наконец-то пришла!» не интересны. Естественно, поезд подаётся не к той платформе, где люди ожидали его увидеть, где был единственный свободный путь на всём вокзале, а вторым составом и за три платформы от нас. Но это даже хорошо. Потому что совсем хорошо не может быть правдой.
И начался штурм! Как в фильме Эйзенштейна «Октябрь». Штурм, которого, как теперь выяснилось, не было, но сила искусства такова, что все поверили: был. Зато настоящий штурм бывает здесь аккурат каждую пятницу с начала мая и до конца октября. Приходите – сами увидите.
Сначала штурмуют турникеты. Их мгновенно забивают билетами, так что система начинает пищать и не открывается. Пассажиры невольно выстраиваются в затылок, прижимаются друг к другу, что со стороны похоже на исполнение непристойной ламбады. Людей словно бы выдавливают через турникеты, как хозяйки пропускают тесто через мясорубку и получают макароны. Выдавленные сразу же устремляются на нужную платформу, а те, кого ещё только давят, с завистью смотрят им вслед. Опять-таки хорошо тем, кто служил в войсках с усиленной спецподготовкой или умеет выполнять довольно-таки сложные упражнения гимнастики на спортивных снарядах вроде брусьев. Такие граждане выпрыгивают как кенгуру из общей стаи и перелетают через бездушные железные ящики, которым не объяснить, что не мы создали весь этот бардак. И снова вызывают уважение и восхищение люди, кому здоровье и общее физическое состояние не позволяют делать подобное сальто-мортале, но они его делают-таки, хотя не всегда удачно. Вот мужчина разогнался по головам, прыгнул, но задел ногами шлагбаум и рухнул вниз головой, как подкошенный. Не повезло соколику. Публика провожает его воплями сочувствия.
Мы уже на перроне. Надо пробежать мимо десяти вагонов первого состава, дабы достичь второго. Нам не привыкать. С другой стороны перрона находится поезд дальнего следования, в его окнах стихийно образуется группа болельщиков, наблюдающих за бегущими то ли пассажирами, то спортсменами, обвешанными мешками, сумками, ящиками, коробками и рюкзаками, перепрыгивающими на полном ходу чужой багаж и тележки вокзальных грузчиков.
Отовсюду льётся ругань, тяжёлое дыхание, охи-ахи и прочие звуки непонятного происхождения. Кто-то падает, по кому-то бегут, а кого-то уже почти втоптали в перрон.
– Чего встала, чувырло?!
– А ты – баран!
– Сам ты кабан!
– Заткнись, хабалка!
– Вот чучело-то!
– Куды прёшь, корова?!
– Отвали, козёл!
– С-с-сука!
– Сам такое!
– Чё-о?! А ну иди сюда!
– Куда «сюда», придурок, когда все прут туда!!!
– Па-апра-ашу не оскорБЛЯТЬ!
– Ой, не давите так сильно! Я и так скажу, что ел на обед.
– Лю-уди-ы! Что вы творите! Тесно же, душно, гадко… Звери вы!
– Где ты таких зверей видел? Звери так себя не ведут.
– Ах, как тошно.
– Не тошно, а тошнёхонько. И никуда не денешься: терпи, варись со всеми в этом аду.
Хорошо, что в едином потоке частиц невозможно, чтобы какая-то частица повернула вспять и приблизилась к другой. Так они и бегут на равном расстоянии друг от друга, продолжая обмениваться личными впечатлениями друг о друге. Иногда такие знакомства заканчиваются свадьбой.