Корова - Страница 68

Кант утверждал, что время, как и пространство – не реальный феномен этого мира, а всего лишь форма восприятия действительности человеком. На самом деле ни времени, ни пространства не существует, просто нам, как существам ограниченным, удобнее постигать Вселенную, эту «вещь в себе», в пространственно-временном измерении. А чего это мы вдруг существа ограниченные? А того, что человек всю свою историю воюет за свободу, суетится по поводу своих прав, но никак не может вы-рваться из тесных рамок собственных представлений и возможностей…

И вот на моих глазах происходит следующее возмутительное происшествие, рисующее яркими красками наши железнодорожные порядки. Началась чехарда с посадкой пассажиров из «параллельного потока». На табло высветился их долгожданный маршрут, на кабине электропоезда – другой, вежливый голос с небес объявляет… третий! Но ни в одном случае нет нашего, и слава богу. Не дай никому потом за секунды до отправления узнать, что он сел не в свой поезд, а его состав стоит за полверсты от того, в котором несчастный пассажир уже уселся и позволил себя хоть немного расслабиться.

В рядах «параллельного потока» наблюдается смятение и ропот. Доходит до того, что из задней кабины состава вытаскивают помощника машиниста и принимаются расспрашивать его о смысле жизни. Он отбивается, как может, и заявляет, что «поезд ваще идёт в парк!». Тут уж среди параллельных товарищей по несчастью разливается отборный и ничем не сдерживаемый мат. Через какое-то время вместо вежливого голоса с небес к «хражданам пасежирам» обращается земной, зычный – такой и без микрофона услышишь – и неопределяемого пола по тембру звучания. Этот голос сообщает, что нужная параллельным «ляктричка ужо отходить от платфхормы нумер семь».

К мату добавляются вопли и стоны. Некоторые поверившие «таблу» пассажиры с грехом пополам уже разместились в вышеупомянутом поезде. Теперь же, когда на «подлом табле» высветилось: «В парк», они из этого поезда выскакивают и бегут на далёкую седьмую платформу. Кто-то обегает платформы через вокзал, а кому позволяет физическая подготовка, те скачут прямо по путям. Некоторые чемпионы прыгают с перрона, перебегают пути, залезают на другую платформу и так далее до самого победного конца. Больше всего вызывают восхищение люди совсем не спортивные, проявившие в столь трудный час чудеса силы и ловкости. Ловко скачет через платформы мужчина с брюшком и одышкой, а ещё дальше бабулька с рюкзаком, который в два раза больше своей хозяйки, резво преодолевает преграды из нагромождения рельсовых путей.

Старики – самая страдающая публика на вокзалах. Им трудно ориентироваться в многочисленных указателях и турникетах, нужно постоянно доставать очки, чтобы прочесть надписи, запоздало улавливать слабым слухом испаряющиеся сообщения, беспомощно вопрошая табло: «Куды бечь, милай?». «Милай» куда-то их направляет, но они через пару минут к нему возвращаются с тем же вопросом.

Находятся такие пассажиры, которые берут инициативу в свои руки и занимают стоящий поблизости состав с таким видом, что он непременно должен пойти туда, куда им надо. Им орут в оба уха: «Да не идёт он туда!», но они хотят, чтобы он шёл туда. Они сдвинут его туда силой мысли! Они пока всем горячо доказывают, что он непременно пойдёт туда, куда им надо, и вагоны наполняются приличной толпой единомышленников. Они смертельно устали, они хотят таким образом сами себя убедить, что первая фаза их мучений закончилась. Заняли места, разложили оттягивающий руки и изматывающий нервы багаж на полки и под сиденья, а теперь им ничего не страшно. Главное, что сели. Машинист опускает пантографы, закрывает кабину и уходит на пункт оборота, но они всё равно галдят как при аутотренинге: «Щас поедем».

Есть анекдот, где на вокзале сначала объявили: «Поезд на Воркутю идёт по второму путю». Затем объявляющий сказал, что «поезд на Воркутю идёт по седьмому путю». Закончилось всё тем, что прозвучало сообщение: «Пока я с вами тут шутю, ваш поезд на Воркутю уже давно тю-тю». А наш вежливый голос с небес всё время молчит. В такой ситуации вежливым голосом говорить, в общем-то, нечего. Когда матерящаяся и ревущая на все лады толпа обманутых и запутанных пассажиров в основной массе своей переместилась к седьмому перрону, вежливый голос предложил посетить «господам пассажирам» платные комнаты отдыха для VIP-персон и повторил сие заманчивое предложение на красивом и безупречном английском, словно среди нас могли затесаться чистокровные лорды. Потные и измученные «господа пассажиры» с тележками и рюкзаками не преминули откликнуться на сие изысканное приглашение столь же чистым и безупречным русским матом.

– Видать, что-то у них там заело, – предположил старик с рассадой огурцов в коробке из-под магнитофона «Астра». – Это же робот объявляет. Перегрелся, должно быть. Солнышко-то как печёт. Хотя и вечер уже.

– У них всё ни слава богу! – откликнулась бабулька со «станковым пулемётом». – На табле одно пишут, а на морде поезда – другое. Поди, пойми, где наша электричка?

– Это не морда, а хвост. Морда с другого конца.

– А мне всё едино, что морда, что жопа, лишь бы на ней название нашей станции написали!

– Так пошли, напишем. За чем дело стало?

Проходит ещё два века времени, хотя часы и врут, что всего-то полчаса. Все пути забиты электричками, но на всех высвечивается одно и то же: «В парк… В парк… В парк…». Все в сад, в сад, в сад…

Вдруг вежливый голос объявил, что наш поезд под посадку… задерживается.

– Примите наши извинения за доставленные неудобства, – заканчивает культурный робот.