Корова - Страница 67

– О господи! – вздыхает кто-то рядом в унисон с моими мыслями.

– Когда подадут-то, чёрт её дери? – звучит нетерпеливый вопрос с другой стороны.

– На днях, – отвечает кто-то лениво сзади, и раздаются такие же устало-полусонные смешки или вздохи безнадежности.

Все напряжённо смотрят на табло. Так на бирже ценных бумаг, должно быть, смотрят на изменение котировок. Так ярые болельщики ждут результатов матча вдали от стадиона. Но табло молчит. При этом невозможно вежливым голосом откуда-то с небес беспрестанно передают объявления о тех поездах, которые пойдут значительно позже ожидаемых, или тех услугах, к которым непонятно кто и прибегает. Например, такое объявление: «Если вам нужна виза Казахстана, то обратитесь туда-то по такому-то телефону». Это сообщение аккуратно обновляется каждые четверть часа на русском и английском языках, а про наш поезд, который уже должен отправляться – молчок. А нам не до заграниц. Нам бы до дома доехать, который в сотне вёрст отсюда. Объявили бы хоть на пальцах, мы бы поняли.

Начинаю «нарезать круги» вокруг касс, хотя билет у меня уже есть. Кружу там, потому что надо хоть куда-то пойти, пока нет поезда – сидеть или стоять в атмосфере вязкого времени невозможно. У некоторых кассирш вид такой измученный и несчастный, как будто они все собирались стать звёздами экрана или большой политики, но по недоразумению угодили вот сюда, продавать билеты каким-то болванам. Вряд ли кто из них в детстве мечтал выбивать «документы для проезда» всяким надоедливым типам. Хотелось чего-то большего, а пришлось делать унизительное с их точки зрения – обслуживать. Вот это-то «обслуживать» многие из наших представительниц обслуживающего персонала потом и не могут простить людям. И мстят! Иногда им удаётся весьма болезненно «укусить» своих обидчиков – покупателей билетов. Они их демонстративно игнорируют, и в то же время следят за реакцией: на какой минуте кто из них сломается и превратится в жалкое хныкающее существо, вид которого так тешит больное самолюбие неудачника. Таких словно бы набирали на работу по одному объявлению: «У вас проблемы с самооценкой? Вы любите самоутверждаться, унижая и оскорбляя других людей? Вы ненавидите людей в принципе? Работа кассиром ждёт вас!».

Всё по пунктам так называемой «совковой» психологии: на работе сидит, как будто одолжение кому-то делает, а если принизит кого, кто обращается по вопросам её же компетенции, так вроде как в выигрыше окажется. Таким людям словно бы с рождения внушили, что внимательное и вежливое отношение к окружающим может непоправимо повредить их чувству собственного достоинства, которое у них несравненно больше, чем у других. При общении с ними неизменно чувствуешь себя незваным гостем во дворце, который отвлёк королеву от важных дел. Где ещё такое есть, когда обслуживающий персонал больше похож на нервных надзирателей карцера, которым соотечественники заранее кажутся скорее врагами, чем клиентами их ведомства? Говорят, что только у нас. Говорят, когда люди проходят эти процедуры в Европе, им и улыбнутся, и спросят, как дела, и ответят на насущные вопросы, объяснят, как пройти туда-то да где находится то или это. На наших же вокзалах с пассажирами обращаются как с заключенными. Это унижает обе стороны. Временами из какого-нибудь кассового окошка прорывается зычный и визгливый окрик «девушки»:

– Ну куды, куды ты прёшь-то со своими удостоверениями?! А ты куды башку суёшь, серость! Во бараны-то, а, Люсь, скажи… Кого хошь доведут, сволочи безмозглые!..

Скамейки в пятницу на вокзале завалены народом и вещами в три этажа, кто-то просто сидит на своих чемоданах или вовсе на голом асфальте. Под сидячие места захвачены все ступени, поребрики, перила, выступы фундаментов, подоконники, невзирая на развешенные повсюду предупреждения «На подоконниках не сидеть!», – то есть решительно всё, на что можно сесть. Ну не сесть, так хотя бы облокотиться или ещё как-нибудь приткнуться. Некоторые додумываются расположиться прямо на тумбах турникетов и даже в проёмах кассовых окошек, когда кассирша отлучается на технический перерыв. Её окно сразу замуровывается чьими-то коробками, мешками, рюкзаками и прочим дорожным скарбом, так что не каждый и догадается, что когда-то здесь было окно кассы.

По багажу сразу угадывается начало огородно-дачного сезона. Словно бы самостоятельной и независимой от людей вереницей стоят мотыги, лопаты, грабли, вилы, тяпки, дверные косяки, оконные проёмы, строительный брус, огромные плоские ящики со стеклом, мешки с цементом, коробки с рассадой, саженцы деревьев с разветвлённой корневой системой в мешках, предметы и части старой мебели, просто какие-то доски без названия и, конечно же, тележки, прозванные в народе «станковыми пулемётами». Они тоже поедут с нами на правах законных или нелегальных пассажиров.

Возвращаюсь в свой «пруд», где уже узнаю тех, кого лично совсем не знаю, но интуиция подсказывает: свои – те, с кем мне по пути. Нас тут всего-то на два направления: наша электричка идёт первой, а через двенадцать минут идёт поезд по соседней ветке. Страшно представить, как эта тьма народу вместе с багажом собирается разместиться в двадцати вагонах. И то, если поездные составы не будут укорочены до восьми вагонов в целях экономии электроэнергии, да и просто для традиционного отечественного глумления над народом.

Как медленно тянется время, когда следишь за ним по секундной стрелке на циферблате! Ждёшь, когда же она так пройдёт целый круг. Она слово бы слишком много думает, прежде чем сделать очередное движение: тик-так, тик… так… тик… Тик у меня уже на лице! Да где же поезд?!