Корова - Страница 86

Можно было бы и дать больше простора, чистоты, убрать побирушек и прочих горлопанов. Но способных сделать это каждый раз останавливает мысль: а стоит ли что-то делать ради вот этого быдла? Вот если бы иностранцы какие тут ехали, а свои-то – тьфу на них. И эта мысль не звучит даже, а вопит буквально во всём, в каждом штрихе.

Чужие локти и колени то и дело влезают в жизненное пространство каждого пассажира, и без того сжатое со всех сторон. Люди испуганно косятся на полки с багажом, где угрожающе покачиваются в такт движению тяжёлые тюки и коробки. Багажом забит даже центральный проход и оба тамбура. В одном тамбуре навалены доски в штабеля, и их длина превышает ширину вагона. Поэтому доски торчат из незакрывающихся полностью дверей, и на некоторых станциях людям на перроне приходится отскакивать, дабы не оказаться сбитыми движущимися пиломатериалами. Иногда слышен треск досок, когда они задевают за что-то более твёрдое, чем древесина, за чугунные перила или бетонные конструкции. Хозяева досок сначала нервничают за свою поклажу, а потом только устало вздыхают или хихикают, когда в очередной раз слышат чьи-то маты на уплывающей за окнами станции или деревянный хруст.

Постепенно люди привыкают друг к другу, как вынужденные жить годами в одной тесной халупе соседи, которых у нас, как известно, не выбирают. Пригляделись, принюхались, более-менее изучили повадки, как супруги после первого года жизни. Смирились. Сделали разумный вывод, что это не на всю жизнь. Это можно пережить. И не такое переживали, где наша не пропадала… Но некоторые так и не могут смириться, страдают всю дорогу, вжавшись в стенку рядом с угловатым и резким соседом, который то и дело рубит воздух ладонью, брызгает слюной во все стороны или работает лопатками, как тщетно пытающийся взлететь пингвин. Страдальцы мученически обводят вагон глазами, находят счастливчиков, в купе которых не оказалось ни пьяниц, ни хамов, ни болтунов, ни любителей задирать ногу на ногу, и смотрят на них с выражением лица «достался же кому-то хороший муж (идеальная жена), а не то, что мне чудо в перьях!» – и тоскливо переводят взгляд на своих беспокойных соседей. Где-то начинается драка, в которой чьей-то головой выбивают стекло. Хлещет кровь, горячая ярость прокатывается физически ощутимой волной по вагону, орущие мужики начинают гоняться друг за другом по составу. И мученики сразу преображаются, чужая катастрофа примиряет их с отталкивающей действительностью. Они меняются всем ликом: «Нет, мне ещё повезло. Кому-то соседи ещё хуже достались, а мои… вон какие замечательные! Пожалуй, лучшие во всём вагоне».

Как только беспокойный пассажир решает покинуть купе, его соседи аж прослезиться готовы от счастья. Все сразу угодливо отодвигают с его пути ноги и поклажу: только уйди, сделай милость, осчастливь! Все сразу начинают его любить за такой поступок, что он битый час мучил их своим дёрганым и неровным поведением, но зато теперь собрался совершить поступок, за который ему можно всё простить – собрался-таки выйти. Окончательно! Уф-ф, да неужели ж!..

По главному проходу один за другим прут торговцы – братия с особым устройством речевого аппарата, в котором голос никогда не срывается, невзирая на его безбожную эксплуатацию в каждом вагоне, в каждом поезде, каждый день в течение многих лет при любой влажности и температуре воздуха. И не только с особым устройством голоса, но и психики. Это в самом деле какие нервы надо иметь, чтобы в каждом вагоне так подробно нахваливать и перечислять во весь голос всевозможную дребедень, без которой, положа руку на сердце, каждый обойдётся и проживёт долго и счастливо! И как только терпения хватает так орать в полное равнодушие, продавать какой-то копеечный и совершенно бесполезный товар! Это ж как надо орать, чтобы переорать стук колёс, грохот всех шестерёнок, голоса пассажиров! Перекрыть весь этот шум, когда даже плейер на громкости в пятьдесят децибел не слышно, даже когда там поёт Григорий Лепс, не говоря уж про всю прочую безголосую и невыразительную нашу эстраду. Должно быть, это в самом деле не работа, а диагноз.

Тяжёлые и огромные тюки с товаром плохо пролезают по и без того забитым проходам. Торговцы тягают их обветренными руками, пятнистыми от холода, перевитыми тяжёлыми толстыми жилами. Даже у женщин. Как признак, как сигнал, что в этом обществе женщину эксплуатируют против её природы. На лицах их написана или мука «не от хорошей жизни я тут отираюсь, и мне, если хотите, тоже нет радости на ваши хари любоваться» или «сам пошёл!». Сразу и заранее. Иные из торговцев обозлены такой стервозной работой и даже грубят: «Вы что, все нищие, что ли, если и такую дешёвку купить не в состоянии?» или «Прослушайте пару объявлений, тем более что это, блин, в ваших же интересах!».

– Говорил бы ты скорее, чего тебе от нас надо, да и шёл бы дальше, – ворчат пассажиры, когда «пара» объявлений растягивается на три перегона.

Но торговцы долго, громко и нудно перечисляют и нахваливают содержимое своих огромных сумок – переносных гипермаркетов, – старательно рассказывают, что дешевле вы нигде подобного чуда не купите, так как в Апраксином дворе сия продукция стоит на десять рублей дороже, в Гавани – на пятьдесят, в Гостином Дворе – в десять раз, в бутиках Парижа и Лондона – в сто раз. Вам тут дотошно опишут принцип устройства каждой спицы в зонтике и объяснят, чем этот принцип лучше таких же спиц в зонтах конкурентов, подробно продемонстрируют работу стеклореза на всех видах стекла, пластика и кафеля. И с такой же неизменной присказкой называется ещё десяток-другой товаров. Предложение купить прищепки перекрывает крик о возможности приобрести «всего за стольник» диск DVD, на котором кто-то очень добрый разместил десять новых фильмов, что только-только стали показывать в кинотеатрах страны. То есть копии стопроцентно пиратские, и иные настолько отвратительные, что и смотреть невозможно. С косо идущим кадром, с «гуляющими» пикселями, с неаккуратно обрезанными титрами на украинском или казахском языке внизу экрана. И, тем не менее, граждане, уверовавшие, что эти деревянные прищепки для белья и диски в лучших магазинах Парижа стоят бешеных денег, а здесь их можно получить почти задаром, начинают лихорадочно рыться в карманах и котомках, не сводя возбуждённых глаз с вожделенного товара. Внушаемые пассажиры в течение поездки набирают полные сумки всякого мелкого и крупного барахла, которое потом долгие годы будет пылиться где-нибудь в чуланах и кладовках. Никто так и не испытает, что эта светодиодная лампа в самом деле может светить полвека без перерыва, а вот та авторучка пишет даже при морозе в двадцать пять градусов по Цельсию по вертикальной поверхности.