Корова - Страница 92

За девочкой идёт такой же чернявый мальчик лет десяти, и играет на маленькой гармошке незатейливую мелодию. Он же собирает деньги. Денег им дали много: всех растрогала история трагической и как всегда дурацкой бабьей любви к какому-то как всегда недостойному этой самой любви злодею в детском, мало что понимающем в сложных взрослых отношениях, исполнении. Голосистый ребёнок счастливо улыбается, увидев такое восхищение своим пением, которое ему даётся без особого труда, и благодарно принимает конфеты и прочие сладости от чадолюбивых граждан. Если девочке дают деньги, мальчик с гармошкой их сразу же у неё грубо отнимает.

– Вот как с вами, бабами, надо! – одобрил это чей-то пьяный мужской голос. – Вот у них на югах к бабью отношение правильно по-ставлено. А нашим сукам дали много воли, вот поэтому так и живём.

– Ты поглянь на него: он ещё чего-то тут балакает, – насмешливо отвечает на это женский. – Надо же: говорящий мужик… Ты лучше поведай, куда ты деньги, которые я тебе на покупку навоза давала, дел?

– Да пошла ты!..

– Я-то пойду, а ты-то что без меня делать будешь, курица ощипанная?

Этот спор заглушает новый исполнитель. Какой-то слегка пьяненький, но опрятный старичок с аккордеоном поёт и пляшет под песни народов СССР. В конце концов это ассорти утомляет и какой-то голос заявляет:

– «Мурку» сбацай дед! Штуку налом ставлю вперёд.

– Вам какой вариант песни исполнить? – живо интересуется аккордеонист. – Классический или подцензурный? А может, желаете услышать варианты Высоцкого или Германа?

Выяснилось, что «Мурки» существует свыше двадцати вариантов! В каких-то вариантах утверждается, что банда «рыжей Мурки» прибыла в Одессу из Ростова, в других – из Амура. Старичок старательно пропел несколько вариантов этой очень длинной песни о трагической судьбе бесшабашной девахи Маруски Климовой – Мурки «в кожаной тужурке», которую «боялись даже урки», но обнадёживало, что «за всем следила Губчека». Нехорошей Мурке вежливые урки дарили «польты и жакеты, кольцы и браслеты», но она всё-таки зашухарила ихнюю малину, «так теперь за это получай».

Старичку напихали мятых купюр целую кепку. Он, как человек ответственный, за такую плату всё норовил пропеть 16-ый и 19-ый варианты бандитского гимна, но его вытолкнула уже уставшая ждать своего выхода транспортная торговля:

– Дед, имей совесть! Уже двадцать минут сцену держишь.

Вдруг поезд начинает дёргаться, как забуксовавший автомобиль. Это кто-то заспавшийся проехал мимо своей станции. Он бьётся в тамбуре как дитя, которого увозят мимо родной мамы. Он видит свой город, где его дом, куда ему так хочется попасть. Вот же он, только руку протяни, но железная неумолимая сила тянет его куда-то, куда ему не надо, где он и не был никогда, где он не знает никого и ничего! Он рвёт стоп-кран и орёт что-то бессмысленное.

– Поезд отъехал от платформы! – кричит машинист ужасным людям, которые никак не могут научиться вовремя просыпаться и вы-ходить там, где им надо, где их ждут. – Двери нельзя открывать! Отпусти стоп-кран, мать твою пополам!

– Мама-а! Да выпустите же меня! Пожалуйста-а-а, у-у-у!..

И кто только придумал эти стоп-краны, когда каждый может вмешиваться в работу несчастного машиниста иногда просто забавы ради? Его и без того достают разными глупостями, когда пассажирам начинает казаться, что они лучше него разбираются в тонкостях его профессии, как это часто бывает с людьми, которые мало что понимают и в профессии собственной.

Мы едем в нечётном вагоне. Такие вагоны временами начинают греметь, как связка консервных банок, только во сто крат громче. Звук мало приятный, но что поделаешь: таково уж устройство чрева подвижного состава.

– А чего это так трещит? – вопрошает кто-то, должно быть, редко пользующийся услугами отечественного желдортранспорта. – Чего там гремит? Что за придурок там сидит и вот так стучит?!

– Действительно, – находятся другие недоумевающие и просто одуревшие от этого треска, крика коробейников, пения и прочих звуковых проявлений, превышающих все нормы комфорта человеческого самочувствия и существования.

– Сообщите машинисту, что у нас в вагоне что-то подозрительно трещит! Кто-нибудь!

– А то он не знает. Раз трещит, значит так надо.

– А может, там какая-то авария!..

– Ага. Бомба там.

– Ах! Ох! Где здесь аварийный выход?

– Выключите вентилятор, – деловито заявляет по связи с машинистом какая-то бабулька, должно быть, бывшая железнодорожница. – В третьем вагоне сильно шумит вентилятор.

– Какой там у вас ещё вентилятор? – уничижительно спрашивает машинист. – В попе, как у Карлсона, что ли?

– Ну чего вы к машинюге-то лезете? Ещё и название какое-то придумали: вентилятор. Это не вентилятор трещит, а полуфланец…

– Ха-ха-ха! Ой, не могу!.. Какой полуфланец? Это шестерёнка работает.

– А я говорю, что вентилятор! Я знаю! Я в депо тридцать лет уборщицей отработала…

– Ха-ха-ха!

– Товарищ машинист, ну выключите же этот… ужасный треск!

– Батюшки-светы! – удивляется машинист. – Что это там за Бетнаткур доморощенный едет? Может, вам ещё стук колёс мешает? Так мы щас мигом звук отключим. Конечно, если нужную кнопку найдём.

В конце концов, с треском вагона смиряются, тем более что некоторые пассажиры трещат по телефону не хуже этого самого полуфланца, вентилятора или ещё чего поавантажней. Категория телефоновладельцев из разряда «дай дураку телефон» имеют талант говорить ни о чём и с кем угодно. «Электричка-то опоздала!» – возбуждённо кричит кто-то в свою трубку уже в сто первый раз, словно только что наблюдал запуск космического корабля, и далее следует рассказ про то, о чём я написала выше, как мы сначала толпились на вокзале, потом бежали, потом штурмовали вагон. И всё бы ничего, но таким макаром обзваниваются все родственники, друзья, родственники друзей, их знакомые и знакомые знакомых. Человек этак под сто. И всем слово в слово телефоновладелец это пересказывает. Тема сия обновляется снова и снова, пока каждый, кто имеет несчастье хотя бы отдалённо быть знакомым с говоруном, не узнает, что наша электричка опоздала-таки. Женщина «открыла кошёлку, достала сумочку» рядом с такими разговорными террористами начинает всем казаться просто ангелом.