– Почему вы билеты не покупаете?
– Хр-р… фьюить, хр-р-р…
– Ваш билет!
– Буль-буль-буль…
– Надо покупать билеты…
– «Надо, надо умываться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам…
– …стыд и срам!»
– Стыд и срам! Трам-парам!
– Ха-ха-ха!
– Чего вы тут цирк устроили? Почему без билетов?!
– А мы ждём, когда зона тысячу рублей будет стоить, чтобы разом всю получку на один билет угрохать.
Снова начались споры и раздоры, заскрипели ящики, загремели коробки и доски, по которым ломилась толпа безбилетников и тех, кому скоро выходить. Когда волна ревизии прошла, разговоры опять вошли в своё обычное русло. Сколько же тут всевозможных баек! Вся наша жизнь состоит из баек – успевай только записывать. И зачем я это делаю?..
– Ты хочешь поехать на выходные к бабушке?
– Нет.
– Поедешь!
– Мама, а зачем ты тогда спрашиваешь, если сама уже всё за меня решила?
– ??!
– Каждый раз, когда ты отправляешь меня к бабушке, мне не даёт покоя один и тот же вопрос: зачем ты меня всегда спрашиваешь, хочу ли я к ней поехать? Мама, это же нелогично.
– Мороженого хочешь, логичная моя?
– Ох, телефон потерял! Или, может, спёрли?.. И главное, сам перед этим думал: чтоб ты пропал.
– Зачем же Вы так нехорошо думали про телефон-то?
– Да я телефоны просто-таки терпеть не могу. Сплошное беспокойство и всё по пустякам. Названивают друг другу по поводу любого пуканья, треньдят ни о чём. Но купил, потому что все с ними ходят. Как-то неудобно белой вороной быть.
– У меня вот нет телефона. Я их тоже не люблю. Они мне на работе надоели до смерти.
– Надо же, как мы с Вами похожи… А Вы где работаете?
– На коммутаторе.
– Вот всего одна строка: «Нас утро встречает прохладой…». Всего одна строка, а какая прекрасная ностальгия в душе разливается! Чувствуете?
– Угу.
– Так и видишь сразу залитые утренним солнцем чистые улицы – не то что сейчас всё захаркано, – развивающиеся флаги, бодро шагающая молодёжь – не то что сейчас пьянь согбенная ногами шаркает.
– Да-а, измельчала нация…
– А Хусейна-то повесили, оказывается.
– И правильно сделали, что повесили.
– Негуманно как-то…
– А кому на хрен нужен этот гуманизм? Американцы вообще молодцы. Япошки потрепали их в Пёрл-Харборе, а они им за это – две атомные бомбы на голову. И правильно! Надо мстить. Месть – это естественное чувство, а прощение, может быть, и благороднее выглядит, и красивше, но уж больно неестественно как-то. Хусейн радовался, когда в Нью-Йорке небоскрёбы падали, вот в петле порадуйся. Именно за это я американцев уважаю, что они всегда сдачи дают. Я евреев очень зауважал, когда Спилберг свой «Мюнхен» снял. Раньше я думал, что евреи, как малахольные герои Шолом-Алейхема. А оказалось, что у них есть настоящие мужики, которые умеют отчаянно драться, мстить за своих. Евреи в Европе не смогли себя защитить, потому что окультурились на тамошний манер, проще говоря, обабились. А восточные народы всегда умели хорошо воевать. Израильские евреи, например, себя в обиду не дадут. А за нас никто мстить не будет. Мужики умеют только водку жрать да с бабами воевать, со своими мамами да жёнами, у которых фактически на шее сидят. Кислая порода.
– Страшно Вы рассуждаете, однако.
– Да ни чуть! Гуманизм и демократия не применимы к тем, кто античеловечен. В самих словах «гуманизм» и «демократия» содержатся корни «человек» и «народ». Но какая человечность может быть по отношению к тому, кто по сути античеловечен, кто болен человеконенавистничеством настолько, что способен убийство миллионов оправдать побочным эффектом какого-то политического момента, который у него в промежности назрел? Пощадишь его, а он убьёт ещё миллион человек. Где же тут гуманизм в буквальном понимании этого слова? Где здесь человечность и человеколюбие, если ты щадишь убийцу людей, который уже никогда не изменится? Надо защищать человечество от таких людей, а не забавлять себя своей липовой демократичностью и лживым милосердием.
– Девшк, а девшк…
– Ты мне уже на нервы действуешь, урод! Ты меня слышишь или ты баб вообще не слышишь, а только по форме жопы их различаешь?
– Ну ты и дура! Да ты бы радовалась, что я вообще рядом с тобой сел…
– Да я радуюсь! Так радуюсь, что прямо какать хочется. Господи, ну за что мне это? Ну почему ко мне только одна пьянь клеится?
– Да не сокрушайся ты так. Другого-то нет ничего.
– Вот не пойму я Татьяну Ларину: чего она не захотела с Онегиным-то замутить? Был бы бойфренд какой-никакой, для светской дамы атрибут не лишний, а так с одним старым мужем-пердуном осталась.
– Да не бзди ты горохом! Уж наверняка у неё трах с Онегиным был. Надо уметь читать между строк.
– О-о, девушки, вам надо почитать речь Достоевского на заседании Общества любителей русской словесности…
– При чём здесь Достоевский и любители словесности?
– Он как раз там очень хорошо объясняет мотивы поведения пушкинской Татьяны.
– Какие там могут быть мотивы? Забитая провинциальная дура! Эта её верность фальшива от начала и до конца. Изменить старому мужу, которого терпеть не можешь – это безнравственно, а стараться заглушить в себе молодость и живое чувство – это не безнравственно, так что ли?
– О, Вы, должно быть, читали «Дядю Ваню»?
– Не знаю я никакого ни дядю Ваню, ни тётю Маню! И вообще отвяньте от нас! Вы на дачу едете, вот и едьте себе дальше. А мы с филфака едем и уж побольше вашего знаем, кого и сколько нам читать!